Н.Скулов

Из главы «Мещерская симфония» новой книги «Открытая книга Мещеры»

             Вечер уже подходил к концу, когда ко мне подошла и стала что-то  говорить Элиза Ровботом – жена Тери. Я с трудом разобрал, что речь идет о первом спетом мною романсе. Призвав на помощь Тери я с удивлением узнал, что и смысл стихов и мелодия романса знакомы Элизе еще с детства, когда она  жила на Тринидаде! И вообще, как она выразилась, это  их народная песня (!) Как, как такое могло случиться? Вывод напрашивается один: волею судьбы Елизавета Дитерихс могла попасть на остров Тринидад уже после 1924 года. Где только не жили бедные русские скитальцы, лишенные Родины!?  Мелодия романса не могла не понравиться местным жителям, стихи могли быть переведены на испанский, тем более что звезды в Карибском море отражаются ни сколько не хуже, чем в Черном  под Одессой. Так со временем русский романс мог превратиться в народную «тринидадскую» песню, которую пел какой-нибудь местный рыбак своей возлюбленной:  - «Тени ночные плывут на простором, счастье и радость разлиты кругом…», совсем не догадываясь, что родилась эта песня не на его родных Карибах, а в далекой, далекой России…
 
                История этого романса очень поучительна. Это  как посылка из века двадцатого грядущим поколениям, как некое предостережение… В век торжества средств массовой коммуникации, глобальной компьютерной сети, сотовой связи и космической навигации мы стали  ценить все эти технические удобства превыше всего, даже превыше ценностей духовных, и  перестали удивляться  всему тому что нас окружает, перестали видеть и слышать окружающий нас мир природы, стремиться к его познанию. Не даром сказано: - Кто глух и слеп, тот ничего не видит и не слышит!..  

                                                               
За окном свежее, пропитанное холодной росой утро конца сентября. Давно собирался сходить понаблюдать за журавлями на поля возле Орловского болота, подсчитать сколько молодых журавлят стало на крыло в этом году. Уже с крыльца своего деревенского дома слышу несущуюся со всех сторон журавлиную перекличку. Через полчаса я уже на месте. Вдали, на бугре виднеется  окраина деревни Часлицы, а рядом, чуть правее – деревня Занутрено, вокруг поля? местного СПК, засеянные в этом году кукурузой на силос. Урожай уже собран, но значительное количество полузрелых початков с зернами остались на земле. Вдоль мелиоративного канала, поросшего молодыми березками, пробираюсь поближе к краю поля и настраиваю свой бинокль.

                 На поле собралось уже около пятидесяти журавлей. Все в основном заняты кормежкой, но есть и часовые, внимательно осматривающиеся по сторонам. Птицы важно расхаживают среди стерни, тщательно выбирая из почвы аппетитные кукурузные зерна. Молодые журавлята, благодаря своему буровато-коричневому оперению, хорошо выделяются среди общей массы, похожие на плюшевых длинноносых медвежат, взобравшихся на ходули.  По размерам они заметно меньше взрослых птиц, да и двигаются не так грациозно и выразительно.

                    Молодые постоянно находятся рядом с родителями, так что по расположению журавлят легко можно подсчитать число семейных пар, выведших в это лето птенцов. Журавли еще продолжают подлетать. Время от времени из-за покрытого осенней позолотой кладбищенского леса доносится призывный клич очередной подлетной группы. В ответ - все журавли  на поле вскидывают головы вверх, и начинается трубная феерия. Звук журавлиного клича обволакивает тебя со всех сторон, не бьет по ушам, а как будто звучит внутри  тебя, заставляя резонировать весь организм, кости черепа, превращая его тоже в своего рода  музыкальный инструмент.

                   Подобное ощущение испытываешь, когда стоишь на колокольне храма рядом с самым большим звонящим колоколом и не боишься оглохнуть, так как в это время звучишь  сам!.. Скорее всего, в этом то и кроется главная разгадка физиологического влияния звука –  в тонкой вибрации и в биоэнергетическом резонансе на мельчайшем клеточном уровне.

               Из всех птиц Мещеры подобные  по магической вибрационной мощи звуки могут издавать болотная выпь и, конечно же, филин. Кто слышал по близости «гудение»  выпи на заболоченном озере или «уханье» филина в глухом лесу, тот согласится со мной, что это одно из тех впечатлений, которые остаются с человеком на всю жизнь…

         … За два часа моих наблюдений за журавлями на поле собралось более восьмидесяти птиц. Утолив голод, птицы постепенно разбрелись по всему полю, чистят перья, подставляя  бока теплым лучам восходящего солнца. Все в округе медленно просыпается после холодной осенней  ночной дремы. Слева, со стороны Часлиц доносятся петушиные крики и  лай собак. Минут через двадцать, будто повинуясь некоему расписанию, вся журавлиная стая вновь приходит в движение. Семейные пары с журавлятами образовали широкий круг, в его же центре оказались только взрослые птицы, важно вышагивающие в такт неслышимой мелодии.  Время от времени, птица, находящаяся в самом центре круга, хватает клювом засохший кукурузный листик и высоко подбрасывает его вверх. Для всех это служит сигналом и приглашением к танцу - игре.
Журавли, распустив крылья, начинают мелодично курлыкать, высоко подпрыгивать, хватая листик в воздухе, и снова  подбрасывая, чтобы тот не упал. Когда  сухой кукурузный лист все же касается земли, танцевальный марафон стихает, чтобы через минуту начаться с новой силой. Постепенно общее танцевальное веселье охватывает всю стаю. Теперь уже все: и взрослые, и молодые размахивают крыльями, высоко подпрыгивают вверх и громко кричат, как будто посылая приветствие  восходящему солнцу. Затем, несколько самцов поднялись на крыло и стали кругами подниматься вверх.  За ними, как бы продолжая кружение в танце, в общем вихре взлетали все новые и новые птицы.  Через несколько минут  стая набрала потолок уже в добрую сотню метров и, перестав кружить, разделилась на четыре клина, взяв направление на юго-запад – к Великим Мещерским озерам…

… Растирая затекшие коленки, выхожу на дорогу, обрамляющую поле и иду в сторону д. Занутрино, чтобы проверить нет ли еще журавлей на полях за деревней. По дороге  вспугиваю стайку овсянок, кормившихся семенами сорных трав на краю канала. Это очень интересные птицы, незаслуженно забытые в наше время.    

Овсянка обыкновенная – постоянный спутник жителя мещерской глубинки, кормится и гнездится на земле среди травы в небольших перелесках, на сырых, закочкаренных луговинах, поросших редким кустарником, поближе к сельским полям и пастбищам. Сейчас птички одеты в неприметное зимнее коричнево-бурое оперение, маскирующее их от зорких ястребиных глаз.
К концу же зимы самцы преобразятся: голова, горлышко, грудь и брюшко покроются ярко-желтыми перьями с небольшими редкими коричневыми пестринками, которые будут переливаться на весеннем солнышке и радовать глаз в самый разгар весенней распутицы… 
Осенью и во время зимних кочевок овсянки питаются семенами травянистых растений и культурных злаков, однако летом, в гнездовой период выкармливают птенцов и сами кормятся исключительно насекомыми…

         Еще немного, и стайки этих птичек начнут свое извечное движение вдоль кромки снежного покрова на юг в лесостепные и степные районы России, не отлетая далеко от заснеженной границы, нередко задерживаясь в теплые зимы и в лесной зоне, словно боясь пропустить момент прихода Весны.

         С первым ее дыханием, обычно в начале или середине марта, когда по дорогам побегут ручьи, появятся первые проталины, а сквозь разрывы облаков все чаще будет проступать небесная синь,  они снова появятся в наших краях, чтобы одними из первых огласить по всем мещерским просторам  эту важную весеннюю новость своим «серебрянным» голоском:  синь-синь- синь- синь- синь- ссии.

            Первая, услышанная песенка овсянки в самом начале весны, радует и согревает мое  сердце не меньше, чем песня жаворонка или соловьиная трель… Песенка короткая, немного грустная, но действительно серебристо-звонкая и чистая, как журчанье весеннего ручейка. Эта песенка простой птички прославила Россию на весь мир. И вот почему:

            - Во многих странах мира, и, в особенности, в Западной Европе на протяжении многих столетий практиковалась ловля мелких певчих птиц во время весенних и осенних перелетов сетями, силками и другими способами для еды. На вертел попадали скворцы, снегири, жаворонки, дрозды, овсянки и даже соловьи. Особым «писком» моды считался паштет из вареных соловьиных язычков!

            В России мелких певчих птиц ловили тоже, но не для еды, а чтобы приручить и  слушать их песни! Россия 18-19 века славилась высокой культурой содержания певчих птиц в домашних условиях.

           В богатых домах и лачугах, в трактирах  и постоялых дворах и даже в царском дворце – везде в то время можно было услышать пение соловьев, щеглов, певчих дроздов, жаворонков, овсянок, чижей и синиц. Большим любителем и ценителем птичьего пения был Российский император Александр III.

           Пение птиц было возведено в ранг искусства, ценилось высоко.  Поэтому завезенная немецкими купцами в Россию  в 18 веке, маленькая певчая птичка канарейка сразу нашла своих почитателей. Неприхотливая в содержании, легко размножающаяся в условиях неволи птичка сразу завоевала популярность среди богатого и бедного люда.

            В дикой природе канарейки обитали на Канарских островах Атлантического океана у северо-западного побережья Африки, а так же на Азорских островах и острове Мадейра. В 16 веке они были завезены Европу и одомашнены. У тех первых канареек  в 18 веке был еще громкий отрывистый напев диких птиц, поэтому русские любители птичьего пения, будучи высококлассными специалистами, принялись за выведение певчих канареек, имеющих мелодичное пение, без резких звуков и со множеством  колен, плавно сменяющих друг друга. При этом использовалась природная способность канареек перенимать пение других певчих птиц. Вот так и стала обыкновенная овсянка «учителем пения» для молодых, только что оперившихся канареек. Такой напев высоко ценился по всей Европе и Азии  и получил название «овсяночного». Следует отметить, что в Германии канареек учили петь с помощью специальной дудочки.  Такой напев назывался  «дудочным» или «тирольским», но в России он был мало известен.  Поют канарейки, как и их дикие предки, с раскрытым клювом и сильно вибрирующим горлышком.

             Разведение и обучение канареек пению было весьма прибыльным занятием. Этим не преминули воспользоваться жители некоторых сел и провинциальных городков Центральной России. Кенароводство, наряду с резьбой по дереву, изготовлением игрушек, лаковой миниатюрой, стало одним из народных промыслов во второй половине 19 века. Так заморская птица канарейка превратилась в истинно русскую…

          Особенно славились по всему свету заводчики канареек из села Павлово под Нижним Новгородом, а так же канареечники Калужской, Брянской губерний, где этим промыслом занималось подавляющее количество взрослого населения. Во Владимирской губернии центрами разведения канареек были Гороховец и Вязники и села вокруг них. По свидетельству очевидцев, канареек сотнями привозили в клетках на баржах по Клязьме и Оке к Нижегородским пристаням, перегружали на телеги и везли в специальный «Птичий ряд». Вот уж по истине, где можно было услышать райский птичий хор! Знаменитые трактирщики Москвы, Санкт-Петербурга:  Гурин, Егоров, Тестов, Лопашов и другие лично приезжали в Нижний слушать и отбирать лучших кенаров для своих заведений.

              Каждый  заводчик стремился не просто разводить этих пользующихся спросом птиц, но и усовершенствовать их песню,  вывести свой, отличный от других, напев. В песню канарейки вставлялись наиболее благозвучные колена лесных и полевых птиц, убирались резкие неприятные для слуха звуки, изменялась тональность звучания.

            Традиция держать певчих птиц в общественных местах требовала от кенароводов создания такой птицы, чтобы ее голос был слышен среди шума и гула. В этих условиях подходил только высокий голос. Большое значение придавалось также и внешней красоте самой птицы. Кенара русского овсяночного напева отличались желтым, зеленым или желто-пегим оперением с темными пятнышками на спине. Их песня базировалась на основе песни лесных певчих и полевых птиц России и отличалась оригинальным подбором колен или их построением, темпом, тональностью, включением  даже таких оригинальных звуков как звон колокольчика. Каждый «стиль» пения носил свое название по фамилии кенаровода или селения, где он жил.

            Естественно каждый «заводчик» мечтал, чтобы пение его птиц признали лучшим, старался вынести на суд любителей свои лучшие достижения.  Поэтому в Москве, в Нижнем Новгороде и других больших городах, как правило, в трактирах, проводились своеобразные соревнования-конкурсы поющих кенаров. Такие конкурсы собирали десятки ценителей пения канареек, они общим голосованием определяли наиболее благозвучных певцов. Конкурсы становились аукционами, на которых лучшие кенары продавались по огромным по тем временам ценам. Здесь создавалась слава заводчиков кенаров, которая гремела не только по  всей России, но и за ее пределами. Большое количество канареек русского овсяночного напева увозилось в Закавказье, в Среднюю Азию, Турцию и Иран. Вот тебе и маленькая птичка овсяночка!..

              На полях за д.Занутрено уныло и пусто, только вся земля испещрена журавлиными следами.  Вдали яркими пятнами желтеют заброшенные торфяные карты бывшего Орловского болота, сплошь заросшие тростником и рогозом. Усилившийся было северо-западный ветер, разогнавший серые облака, висевшие на горизонте, вдруг затих и, как по мановению волшебной палочки, все пространство вокруг озарилось, совсем по весеннему, ярким солнечным светом. На фоне небесной лазури всеми красками осени вспыхнула полоска леса, обрамляющая поле…  И, на мгновение, наступила тишина, какую называют звенящей! Будто бы Мещера прощалась с последним журавлиным клином, летящим где-то там, в небесной выси…